Анатолий КОМИССАРЕНКО
Отпевание живых
Он позвонил неожиданно:
– Можно, приду к тебе?
Зачем – не сказал. Да я знаю, зачем. Ждал, сердился сам на себя, три часа искал чем заняться.
– Здравствуй…
Взгляд потерянный, виноватый. Так смотрят в никуда, сказав: «Вот и всё…». Прошел в комнату, сел на диван. Давно у нас не был. Руки цепляют друг друга вздрагивающими пальцами, удерживают себя от чего-то. Встал, прикрыл дверь, чтобы жена не слышала разговора. Ни для чего пригладил гладко лежащие волосы, улыбнулся тоскливо, огляделся невидящим взглядом. Облокотился на колени, с какой-то удивленной безнадегой развел кистями:
– Дочь в больнице…
Знаю. Молчу. А что я могу сказать?!
– В терапию сначала положили, с сердцем… Двадцать два года девчонке!..
– А что с сердцем?
Бессильно шевельнул рукой.
– Как-то называется… Как лекарство от сердца… Как ворона каркает…
– Эндокардит? Перикардит?
– Да… Кардит…
– Позвонил в кабинет, где мы на учете… Думал, с лекарствами помогут… Нету, говорят, у них лекарств! – Вздохнул долго, тяжело.
– Ты ж, – говорю врачу, – шесть лет назад как нас успокаивал! Все, говорил, у вас есть! Чуть что проявится – лечить сразу обещал! Да, говорил, несчастный случай! Обязательно поможем! А он мне: «Да-да-да-да… Но у вас же не наша болезнь – у вас же сердце!». Избегает называть «их» болезнь. На следующий день заведующая терапией: «Мы не можем вас держать у нас! Перевожу в инфекцию!». Наверное, этот из кабинета, где мы на учете, позвонил. А ведь положено в тайне диагноз держать…
– Положено…
Усталым движением утер лицо. Как от пота в тяжелой работе.
– Что делать?.. – спросил, не ожидая ответа. Покачал головой из стороны в сторону. – Сначала в одноместную палату в инфекции положили, вроде как в лучшую, для «белых людей»… Лучшая… Муравьи вот такие, – показал пальцами, какие крупные, – бегают в тумбочке! Ни хлеба положить, ни чего другого… Полы драные!.. А на четвертый день вообще говорят: в общую палату переводим. А не хочешь, говорят, иди в коридор. Там место одинокое…
Вскинул на меня горящие глаза. Я согласно качал головой, уставившись в пол.
– «Слишком она у тебя гордая», – он говорит. Этот… из кабинета. А в чем лишняя гордость? Прислал один раз… Мат на мате! А зачем ей такой? Другой на машине приехал, пальцы врастопырку… «Поехали ко мне, подруга», – говорит ей…
Слушаю бредовую речь и не могу понять, о чем он.
– «Не нужны они мне», – дочь говорит. И ему позвонила: «Не присылайте!». Ей человек нужен, поговорить, пообщаться! А не самцы для траханья… «Гордая»…
Безнадежно махнул рукой, вздохнул. Понял! Это же их служба знакомств! Чтобы между собой общались! Долго молчали. Но надо же что-то сказать, чтобы прервать молчание. Верхняя рука сжимала нижнюю. Высвободившись, нижняя хватала верхнюю…
– Я ведь что пришел: может, ей кровь перелить? Я отдам свою кровь… Хоть ведро! А то врача спрашиваю – она в кабинет посылает. Ему звоню, он – на усмотрение лечащего врача, говорит… Никто ничего не знает! Моя же кровь дочери не во вред будет! Костный мозг, вон, пересаживают, чтобы детей спасти! Я всю кровь отдам!
В его глазах блестят капельки надежды. Нет, слезы бессилия.
– Понимаешь… Для разных болезней лечение разное… – начинаю я путаться в медицине, хотя медицинской тематикой занимаюсь уже без малого четверть века. – Пересадка костного мозга помогает при лейкозах. И то не всегда. Переливание крови делают, в основном, при кровопотерях. Или, когда надо простимулировать организм… Иммунитет подстегнуть… Защиту… А у твоей дочери начинается такая стадия, что защита полностью сломлена…
– СПИД, – решается он произнести слово, которого всячески избегал. – Я не понимаю, что это за болезнь, чем она проявляется… – Он стучит себя кулаком по темени, словно ругая: «Бестолковый! Бестолковый!». – Бронхит – кашлем проявляется, дизентерия – поносом, а ЭТА – чем?!
– Ничем.
Он не переспрашивает. Потому что сто раз уже спрашивал и знает, что ничем.
– Иммунитет для человека – что шуба в сильный мороз. Больной… СПИДом, – я заставляю себя сказать это страшное для него слово, – человек без иммунитета. Он беззащитен от всех болезней. Все равно что с человека сняли шубу и выгнали на сорокаградусный мороз. У нее сейчас все болезни – от микробов. И сердце болит не как у тебя или у меня, от возраста, а от микробов. Эту волну инфекции приглушишь, а через какое-то время другая волна догонит, еще сильнее, чем прежняя… Согласно качает головой. Все он знает.
– Стаканом водки можно согреться, если ты на морозе в шубе. А если голышом… Так и твоя кровь для нее. Опять же, переливание крови – сильная нагрузка для печени и почек. А ты говорил, у нее печень побаливает.
– Да, печень болит… Неужели нет никаких лекарств?
Тоска. Какая тоска в голосе!
– Есть лекарства, которые сдерживают развитие болезни. Но они жутко дорогие. Таким, как мы с тобой, они не по карману. Двести–двести пятьдесят тысяч рублей в год. Пока лечишься – болезнь стоит на месте. Прерывать лечение нельзя…
– Он же по телевизору говорил, что у них есть все лекарства! Даже самые эффективные! Не бойтесь, говорил… А эта… которая гранды получает для защиты молодежи от СПИДа и наркотиков… Клубы у нее разные, кружки… Девчонок показывает по телевизору: «Мы раньше думали, что СПИД – это страшно, а позанимались в кружке и теперь знаем, что СПИД – это не страшно…». Сволочь! Пришли бы ко мне, я рассказал бы им, как это не страшно!
Лицо зло перекосилось. Потом размякло, готовое пролить слезы.
– Шесть лет назад ты обижался на меня за статьи в газетах…
– Я думал, они против моей больной дочери…
– Они за ту дочь, которая была здоровой. За всех здоровых дочерей.
– Теперь-то я понимаю… Если бы дочь знала, что СПИД можно так легко подхватить! Я дочери говорю: «Ну зачем ты пошла с этими сволочами!». А она: «Да они нормальные парни были… Не знаю, что на них нашло…». И дали-то им всего по четыре года! На свободе уже все… Через два года всех отпустили за хорошее поведение… – А тот, который… – (я догадываюсь, что это тот, который заразил девчонку СПИДом) – тот, говорят, и не сидел. Она же их не запомнила всех! Троих вспомнила, а остальные отмазались… А мне дочь скоро хоронить… Жена не выдержит, сразу за ней пойдет. И я следом. Сжал руки на груди, словно замерз.
– Такая девчонка хорошая была! Ласковая… Денег нет, куплю фруктов каких, ешь, говорю… Ей же витамины нужны! Сам-то на макаронах больше… Она в рот мне пихает… Ты, говорит, тоже ешь!.. Когда ее изнасиловали, в пятницу, тогда пришли в травмпункт ночью: «Что делать?». – «До понедельника, говорят, не подмывайтесь, а в понедельник анализы возьмут, чтобы доказать факт насилия…» Ладно, мы – у нас головы кругом, не соображали ничего тогда… А они?! Медики! Да если бы ей сразу дезинфекцию сделали, – может, и не было бы ничего!
Молчу. Стыдно за тупых, непрофессиональных коллег. Заплакал неподвижным лицом, всхлипами не похожими на плач. Растопырил трясущуюся пятерню у себя над виском, словно собираясь кого-то ударить изо всех сил…
– Извини. Прорывается теперь… Сдержать себя уже не могу.
Вздохнул тяжело, со стоном.
– Денег на лекарства нет. Вчера в больнице говорят: «Покупай в аптеке!». Занял у соседки… На двух работах работаю. Жена на пенсии и сердце больное, а тоже санитаркой в поликлинике работает…
– Ты чеки на лекарства, которые в аптеке покупаешь, неси в «Страховую медицину», тебе деньги вернуть должны. Посмотрел с надеждой.
– Правда? А я и не знал!
Должны… Нам много чего должны… Побегает от чиновника к чиновнику в кожаных креслах, да плюнет… Да он это знает лучше меня.
– Зря это все… Готовлюсь потихоньку… На работе к плотнику подходил уже… Лекарств все больше надо… Потом денег совсем не будет… Я бы сам – прямо сейчас себя… Сел бы в машину, завел ее прямо в закрытом гараже… Ладно уж, сначала их…
город Балаково Саратовской области, 2004
По данным автора, в Балакове,
насчитывающем 200 тысяч населения,
зарегистрировано 1800 ВИЧ-инфицированных.